Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все-таки не везде одинаков натиск фашистов. Вот разъезд Дубосеково. Здесь особенно тяжело. На карте — крошечная красная цифра четыре, огороженная красной полудугой, а вокруг — синие ромбики танков и самоходок. Генерал живо вспомнил человека со светлыми, очень живыми и смышлеными глазами — политрука четвертой роты Клочкова. У него совсем юношеское лицо и густые, чуть волнистые волосы. Теперь он вот в этой полуподкове со своими храбрецами бьется с танками. Нелегко ему...
Панфилов физически ощущал, как напряглась, напружинилась причудливо изогнутая линия рот, батальонов, полков, как свирепо старались фашисты разорвать ее танками, разрубить и исковеркать огнем артиллерии и авиации. Какой же силой, верой и преданностью Родине надо обладать, чтобы грудью встречать и выдерживать этот поток металла и огня!
Телефонист вновь безмолвно протянул трубку. Панфилов услышал ровный, глуховатый голос Василия Клочкова. Новая волна танков атаковала Дубосеково. Рота делает невозможное, ей тяжело. Нельзя ли помочь?
— Помогу, — отозвался в трубку Панфилов, а лицо его было сурово и полно напряжения. — Сейчас придет к тебе артиллерия... Потом, потом будешь благодарить.
Генерал положил трубку, с минуту стоял, болезненно потирая лоб, и, что-то решив, позвал Серебрякова.
— Иван Иванович, немедленно отправьте три орудия в роту Клочкова.
— Какие орудия? — изумился Серебряков, и лицо его покраснело, словно он застыдился своего неуместного вопроса.
— Какие... какие... Те, что стоят у вас здесь без пользы и дела.
— Иван Васильевич, нельзя же оставить штаб дивизии без противотанкового прикрытия. Обстановка, вы сами знаете, какая.
— Знаю и потому говорю. Довольно, довольно. Отправляйте и побыстрее. На место артиллеристов поставьте людей с гранатами, бутылками. Да, запасной командный пункт оборудован?
— Все готово, товарищ генерал.
— Ну, вот и хорошо, — отпустил начштаба Панфилов.
В комнату шумно вбежал инструктор политотдела Евгений Иванов. Он в окопной глине, в снегу — сразу видно, что с передовой.
— Товарищ генерал, — обратился он к Панфилову, протягивая листок бумаги, — вот клятва бойцов политрука Клочкова. Они просили передать ее вам.
Панфилов взял в руки листок, исписанный карандашом, с лиловым пятном глины. Он читал его стоя, отнеся далеко от глаз.
Грохот близких разрывов заполнил село. В комнату вошел Серебряков, но генерал словно не замечал ничего, кроме драгоценного листка солдатской клятвы.
— Сейчас же в батальоны, в роты, размножить... прочитать...
— Товарищ генерал, — решился прервать Панфилова Серебряков, — обстановка осложнилась. Здесь оставаться вам небезопасно, и я прошу разрешения передислоцироваться на новое место.
— Передислоцироваться... отступить?.. — вдруг вскипел Панфилов и стремительно протянул начальнику штаба листок. — Нате, прочтите, вникните в каждое слово...
Генерал тут же успокоился, и обычная сдержанность возвратилась к нему. Он ходил по комнате и теперь будто вслушивался в раскаты разрывов, от которых улица уже наполнилась запахом гари и легким дымом.
— «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва», — повторял он негромко слова клятвы. — Слышите, Иван Иванович, — позади Москва. Они за всех нас выразили то, что живет в каждом из нас. Клятву эту доставить командарму. Под ней подпишется вся наша армия, весь фронт. Пусть узнают о ней и Ставка, и весь народ. Мы не отступим, мы не отдадим Москвы на поругание фашистам!
Он снова остался в комнате один. Вошел адъютант, бесшумно и незаметно поставил на стол стакан крепкого горячего чая. Но генерал не притронулся к нему. Прошла жажда, прошла резь в глазах. Он накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо. Рвались мины, взвизгивали снаряды. На окраине села Панфилов увидел: не хоронясь от мин, бойцы переделывали на свой пехотный лад окопы, недавно покинутые артиллеристами. Он подозвал начальника разведки и весело сказал:
— А ну, быстренько выясните, откуда это он минами сорит.
Панфилов наслаждался минутным отдыхом на морозном, свежем воздухе, довольно потирал ладони, разминал затекшие ноги.
— Товарищ генерал, — выбежал на крыльцо адъютант, — вас срочно просят к телефону.
Панфилов вошел в комнату и присел было на край стула, взяв трубку, но тотчас вскочил. Потом в тихой теплой комнате прозвучал его ясный голос:
— Служу Советскому Союзу... Благодарю... Спасибо... Благодарю...
С трудом преодолел Панфилов волнение, глубоко вздохнул, подошел к связисту, обнял его за плечи и, заглянув в его лицо, ласково сказал:
— Ну вот и гвардейцы мы с тобой. Поздравляю!
Связист, не отрывая трубки от уха, громко отчеканил:
— Служу Советскому Союзу!
Этот возглас заполнил всю комнату, потому что его повторили вбежавшие командиры штаба во главе с полковником Серебряковым, только что получившие весть по своему проводу. Это внезапное, еще не до конца осознанное событие распространялось с быстротой молнии. Генерал пожимал протянутые руки и почти сухо отвечал:
— Спасибо... спасибо вам, товарищи. Спокойнее — и за работу. Всех командиров полков — на провод, — приказал он связисту.
— Да... да, это верно... получено сообщение, — убеждал он кого-то в трубку. — Не поверишь, пока в газетах не прочтешь сам? Ну что ж, завтра прочтем вместе, а пока что поверь мне.
Он присел к столу, стараясь успокоиться, но спокойствие не приходило, и он снова ходил, ходил и, наконец, остановился у запыленного зеркала. Минуту он вглядывался в свое лицо, словно впервые увидел его, непроизвольным жестом пригладил на висках седину и горестно проворчал:
— Седеем... А еще гвардеец... Ну да ничего, мы советской закалки гвардия, не ржавеем.
При этих словах он вспомнил разговор с секретарем ЦК в Казахстане о старой и молодой гвардии и снова начал в волнении ходить. Да, задача одна, знает ее каждый, от командира до рядового бойца: не пропустить немцев в Москву. И не только не пропустить, — обессилить, обескровить, смертельно ранить фашистского зверя и потом добить!
А все ли ты, Панфилов, сделал для того, чтобы твоя дивизия выполнила это историческое веление Родины? Ведь второй приказ отдал Гитлер своим войскам — окончательный приказ — взять Москву. И не только приказ. Он внял мольбам своих генералов, и вот, против твоей, генерал Панфилов, ополченческой дивизии рычат танки африканских дивизий Роммеля, беснуются неумолчным огнем отборные фашистские части: «Мертвая голова», Бранденбургские гренадеры... Все это отборное, злобное, автоматизированное и натренированное на убийствах и погромах фашистское войско рвется к Москве.
Что же ты противопоставил этому чудовищному смертоносному валу, генерал Панфилов?
— Иван Иванович, помните пять наших заветов? — обратился он вдруг к начальнику штаба и, словно диктуя, проговорил:
— Тебе дана только одна жизнь. Не торопись умирать. Дурная пуля всегда тебя найдет.
... Живи и защищай отведенный тебе рубеж. Мертвые рубежа не удержат.
... Помогай товарищу, и он поможет тебе. Береги в любой обстановке командира и комиссара. В них твоя сила.
... Как бы ни был силен враг, умей его побеждать любым оружием и силой духа.
...Случится попасть в тыл врага — ты партизан, продолжай бороться... Эти заветы стали волей, законом нашей дивизии, — после короткой паузы закончил Панфилов.
— Да, Иван Васильевич, — прервал генерала Серебряков, — незаметно, а все мы стали жить по этим правилам. Был я вчера у саперов, благодарность вашу передал им. Спрашиваю: «Трудненько живете?» — «А в трудностях вроде легче, — отвечает мне подрывник. — Ведь нет, товарищ полковник, ничего крепче на свете, чем воля большевиков».
— Ну, в этих словах нетрудно угадать комиссара Петра Васильевича Логвиненко, — улыбнулся Панфилов. — Это его заслуга. Золотое сердце, золотая голова.
— Горячеват только.
— Это не беда. У меня на этот счет свое мнение. Горячего можно всегда остудить, не в меру холодного — подогреть, а вот когда ни то ни се — тут уж трудно.
В комнату, легок на помине, ворвался батальонный комиссар Логвиненко.
— Товарищ генерал, разрешите поздравить, — он крепко пожал руку Панфилову и Серебрякову.
— Спасибо... спасибо. Поздравляю и вас. А народ где?
— Задержал на минутку, хотелось повидать вас в такой день. Ведь мы только что здесь, за селом, узнали об этом.
— Ну, пойдемте... пойдемте к бойцам. Поздравим их, — заторопил генерал, на ходу натянув полушубок.
Логвиненко спрыгнул со ступеней крыльца и, не добежав до бойцов, устало расположившихся прямо на снегу, скомандовал:
— Полк, смирно, равнение на средину!
Спускаясь по склону, Панфилов видел сквозь легкий снежок, как споро и ладно выстраивался полк, как усердно поправляли бойцы шапки, ремни, подсумки. «Гвардия», — радостно подумал он и наглухо, по форме, застегнул полушубок.
Твердым, размеренным шагом подошел он к строю, громко произнес:
